Рубрика: Образ мыслей

Помнишь, как мы с сачком бегали по крышам и собирали треснувшие звёзды? Я ещё обрывал провода глупым ребёнком, оставляя мой город без света.

Месяц светил своим фонарём в фиолетовые зрачки. Ты хватал его холодное тело и сгибал в бумеранг, а после бросался вниз, царапая брюхом асфальт – глупый полёт. Твой маленький внутренний мир ещё не знал, что свободные летят ввысь.

Ну и что?

В тебе жизни всегда было больше, чем во мне, на целую жизнь. Только лёгкие твои ловили меньше воздуха.

Но ты жив. Но мы живы.

На руках наших по-прежнему остывает звёздная пыль, на лицах наших по-прежнему не отражается солнечный взгляд.
Мы крохотную вечность будем подниматься по трапу пьяного вечера, прижимать свои души магнитом ко лживой свободе. И шёпот твоих друзей-призраков навсегда останется быть на магнитных лентах наших сердец.

Я прослушаю их обязательно.

Я прослушаю их обязательно.

Ты навсегда покинешь глаза этого крепкого мира, но не иссякнешь в глазах моего хрупкого детства.

И прости меня за эти странные образы…

Все эти странные, грубые бетонные наросты.

И виды из окон, окна из неба, небо из пепла, пепел из наших оков, но а мы…

Мы наивным ребёнком тащим по снегу ржавые сани с нашим дублированным мирком в 8 рабочих часов. Впереди бледный холмик дышит ледяной кожей, смотрит глазами прохожих, и эхо далёких трамваев… Так хочется скатиться с него кубарем, изорвав по швам тонкую куртку, и лежать там, изучая рыжий круг Солнца.

Это так, знаешь, необычно жить. Все эти пустые расписания, обязательства, брызги в глаза – одна щепотка с миллионов тонн времени. И наше восприятия жизни, наши смелые чувства не уместятся ни в один учебник, ни в одну серию книг или непрерывный вековой фильм.

Я наивным ребёнком потащу по снегу ржавые сани с моим дублированным мирком в 8 часов и увижу вокруг эти виды из окон, окна из неба, небо из пепла, пепел из наших оков, стрелы путей, корабли облаков, любимый цвет глаз и себя.

Всё это выше времени, хотя и подвластно ему. Но а жизнь…
Она же прекрасна.

Оглянись вокруг.

Обожаю взглядом срезать крыши с высоких многоэтажек, видеть за ними город, в котором плохие и хорошие спят. И всё так спокойно. Ни звона бетонных колоколов урбана, ни эха ежедневных трагедий, лишь непрекращающийся шорох радиоволн.

Всё как-то просто так. Всё как-то до смеха случайно.

Подумать только, я почти руками трогаю мелькнувшую мимо мысль о простоте моего настоящего, но мне всё равно сложно подойти к ней ближе. Всегда же так – мы видим луч света впереди тёмного леса, но что-то тянет нас повернуть в сторону.

Я влюблён в это. Боже, я влюблён в эти глупые сложности. Мне нравится загонять себя в угол, мне нравится ошибаться, ломать хрупкие кости своих огромных стереотипов, бежать на встречу в объятия ветра, мне нравится жить, понимаешь?

В этом вся простота. Вся простота в сложностях, которые существуют, в их неизбежности и постоянстве, в их роли составлять основу порядка вещей. Здесь нет исключений, это строгий неизменный алгоритм.

И это так просто. Всё вокруг просто.
Вот и всё.

Когда я однажды утром шёл выбрасывать мусор, то решил прихватить своё глупое мнение в мусорный бак. Для утилизации, для важного дела.

Не получилось.

Неудачная попытка – это час на пролом отковыривать жевательную резинку от левого ботинка, ходить налево, будучи заметной фигурой, придерживаться левых взглядов в кругу ультраправых, или ультраправых в кругу левых интернационалистов, или просто выкидывать своё глупое мнение в мусорный бак. Всё липнет: жевательная резинка к ботинку, дурная слава к публичной персоне, предательство идеалов к оппозиционеру, моё бесполезное мнение к моим мозгам.

Добавить нечего.

В каждом шкафу по одному трупу, на полках разные модели машин, в голове одна постоянная модель – жизни, привитая мне в возрасте шагания под стол, и модернизированная в возрасте шагания с воображаемых высот на каменное дно. Готов последнее отдать даром в хорошие руки.

Мне так больно под прессом самокопания, как прилипшему к жевательной резинке таракану под прессом левого ботинка. И копать больше нечем, лопаты боятся каменные дно, но всегда интересно, что там под ним.

Если каждому будет плохо и грустно, то мир станет ярче? В такие моменты каждая клетка твоего тела ощущает всю ничтожность своего существования, и самооценка падает в ноги, что не успеваешь её заметить из-за пока ещё задранного носа, втаптывая в песок. И все зеркала, что хранят твоё отражение – враги. За этим следует скромность и тишина, смирение и уступчивость, мир и покой.

Ведь разбитые – значит скромные.

Вечером мне станет лучше. Я подниму с земли свою самооценку, отряхну её, и снова начну красоваться своей моделью жизни, что дороже золота. А на утро, когда пойду выбрасывать мусор, не прихвачу своё нужное мнение в мусорный бак. Для его сохранения, для важного дела.

И все попытки будут удачны, словно удар по мячу правым ботинком в воображаемые ворота – всегда будет гол.
Достигнутые высоты станут ещё выше, каменное дно – ещё глубже.

Если каждому будет плохо и грустно, то мир потеряет смысл. Хотя, в такие моменты я сомневаюсь, имеет ли он смысл вообще.

Когда человек себя чувствует великим гением, особенным и неповторимым, не пытайтесь рушить его стереотипы о себе.

Жизнь настолько коротка, что даже такой самообман способен сделать его счастливее.
Только единицам удаётся получить признание миллионов, но и эти миллионы – тоже часть общей истории, которая в сравнение со Вселенной не достойна называться даже мгновением.

Человек должен умирать с чувством собственной важности, каким бы он не казался пустым со стороны, ведь в этом его природная основа – быть уникальным.

Сегодня на исповедь ко мне пришла порция моих новых страхов. Они говорили мне какие-то ужасные вещи, а я слушал их и не понимал, что они от меня хотят. Их призыв к коллаборации не давал мне шанса отказаться, хоть и был выгоден только им. Союз со своими страхами неизбежно ведёт к медленному самоуничтожению, но это очередной эксперимент над собой. И да, это может быть весело при всём печальном исходе событий.

Так давайте веселиться, пока не поздно!

Я закрываю снова глаза и сразу слышу шёпот стен, вижу себя со стороны, уходящего в сон. Двойное погружение. А там старый брошенный порт и его мёртвые корабли, скрежет металла и чьи-то шаги. Они ускоряются, как и моё некогда сосредоточенное сердцебиение. Небо замёрзло, оно прячет своё величие под одеялом из туч. Так предательски.

И темнота.

Во сне, я уверен, наша планета имеет свой выключатель. Кто же жмёт на него и тушит Солнце?

Я утерял теплоту, теперь в каждой клетке моего тела бесчинствует холод. Эти странные шаги давно затихли, как и моя вера в жизнь. Колыбельная тишины смыкает мои веки, и я снова сплю. Тройное погружение.

Это так эйфорически утопать во сне, словно только враги станут тянуть руку помощи.

Теперь слишком ярко, что приходиться щурить глаза, да так, что всё вокруг расплывается. Я стою, словно в другом измерении, где границы смыкаются в круг от земли до небес огромными зеркалами, а сверху их по цепи отражения пронзает бледно-жёлтое Солнце. И я чувствую телом, сколько весит душа, что когда-то давно затаилась у меня под рёбрами.
Наверное так предстают перед судом смерти. Самым честным судом всего существующего.

Но это лишь сон. А сон – это маленькая смерть.

И да, я готов разбивать доводы реалий настоящего, если моё подсознания намного шире открывает мне глаза на то, что происходит внутри меня и вокруг.

Постскриптум в конце.

Постскриптум вначале.

«Если у тебя связаны руки и ты сидишь один посреди бездушного пространства времени, очень больно смотреть, как горят твои картонные замки. Можно сильно щурить глаза, пытаться не взирать происходящее, но глаза подсознания видят намного больше».

Весёлые выстрелы в голову по будням, жалкая пародия смерти, как иллюзия отсутствия. Поверьте, в своих страхах мы не одиноки, но мы одиноки, потому что одержимы своими страхами. В муравейнике лишь тесно тем, кто не находит пространства внутри себя.
И вот ты бежишь куда-то от своих внутренних страхов, меняя города, в которых с каждым новым утром тесно. Там тебя снова не ждут. И только мечта – твой индивидуальный двигатель, подставляет лицо порывам ветра, тянет голые ноги ступать на горячие острые камни, и душу, словно хрупкий сосуд, наполнять холодящим страхом. Ради чего?

Ради свободы.

Всё когда-то кончается.
Но всегда расставайтесь, чтобы однажды встретиться и никогда не расставаться впредь…

Раньше, в детстве для меня отрывные календари были очень интересным предметом, за которым, дыша в затылок, стояла некая магия – магия времени. Всем известно, что со взрослением день иллюзорно укорачивается, и для меня это совершенно непостижимый парадокс. Для ребёнка всё происходящее вокруг является чем-то новым, неизученным, интересным. Для взрослого – чаще всего наоборот. Когда повседневный цикл напоминает рутину, по восприятию он должен протекать значительно дольше.

Надеюсь, некоторые поймут о чём я!

Отрывной календарь всегда напоминал мне чёрный сарказм над человеком – оторвать старый лист и выбросить его. Оторвать прожитый день и выбросить его. Выбросить его из жизни. Когда видишь стопку листов в этом календаре, трогаешь её, то чувствуешь всю безысходность своего существования, видишь свой финал. Ты чувствуешь себя частью бесконечной системы, где твоя бесконечность исключена, ты лишь заменяемая часть всего механизма.

Заменяемая.

И да, если каждый прожитый день – это огромный опыт, то кто ставит на нас эти опыты?