Рубрика: Образ мыслей

Здесь больше грусти, да, здесь больше грусти. Но кто знает, может быть грусть принадлежит счастью? Может грусть – это неотделимая часть счастья?

Когда пациенту этой жизни больно, он не станет задумываться, что бывает ещё больней.

Последнее время хочется написать что-нибудь о приземлённом, приближенном и доступном. Пользуюсь случаем, потому что не спится.

Давайте дружно представим эдакого диванного философа, смотрящего на мир доведённым до абсолютной остроты взглядом на все аспекты современного мира. В его огромном грязно-белом холодильнике стоит покрытая инеем бутылка красного вина, в его серых, заляпанных некогда этим вином, штанах лежит помятая сигара лучших сортов местных трав. Романтика заложника серых стен, чьё окно выходит на улицу торчащих стволов деревьев и вечно дырявого асфальта. В его окнах днём горит свет, а ночью – горит страх. Он лучше всех знает, что нужно остальным, и насколько ничтожно малы их бытийные ценности, при этом находясь в вечном поиске смысла собственного существования и существования заблудших братьев-людей. Его мечты очень просты – разжечь победоносный костёр в храме сознания всего человечества. Безусловно, он есть философ и есть гений. Быт не посрамит его духовности, грязь не посрамит его доброты.

Наш герой всегда был, есть и будет одиноким, потому что тёмные стороны простых смертных не выдержат его искренних лучей благих намерений. Вино – друг философа, сигара – подруга.

Вот и всё. Вот так вот.

Сегодняшнее утро и романтика выступят в роли любящих друг друга супругов, а это значит, что половину населения города встанет с той ноги. У материалиста своя романтика – слушать утренний визг проснувшихся дворовых выпивох, раскладывая их действия на особые процессы коры головного мозга. – Браво! Но философы совершенно другие.

И сварщики, и бухгалтера, и стропальщики, и юристы спешат на работу. Автобусы переполнены. В час пик счастливы те, кто сидит. Наш диванный философ чудом успел занять свободное место, как счастье пронзило его нутро тонко-розовой нитью. Он гордо отвернулся от однотонной массы, зевающих людей. Его гениальные мысли рождались спонтанно, и порою казалось, что душа его сшита швейной машинкой самого божества. И в этот раз он думал о чём-то добром, о чём-то недоступном другим озлобленным друг на друга прямоходящим.

На очередной остановке в автобус с огромным трудом поднялся инвалид на двух костылях. Этот, лишённый ноги, пожилой мужчина волнительным взглядом искал пассажиров, которые вопреки комфорту «мягкого места», решатся уступить ему место. Но реалии современного мира не всегда совершенны, и факт человеческого милосердия в том автобусе засвидетельствовать не удалось, увы. Наш герой стал пристально изучать его лицо: глубокие, глубокие морщины, словно шрамы от безжалостной атаки времени, небрежно зачёсанные набок волосы и потухшие глаза, словно питаются они от севшей аккумуляторной батарейки. Он с трудом выдерживал резкое торможение автобуса, крутые повороты и постоянные толчки разгневанных пассажиров. Философу стало жаль его. Просто жаль. И в который раз он стал думать об изъянах современного общества, о человеческом равнодушии и морально-нравственной эволюции, лишившей людей самого важного – сердца. Стоило ему задуматься о том, что люди никогда не станут рассуждать о тяготах жизни незнакомого им инвалида, как внутри него просыпалась, заполняющая нутро до краёв, гордость за свою благородную душу, умеющую сопереживать и сочувствовать. Только грустно, совсем немного грустно от того, что никто не оценит чудо сего милосердия.

Автобус продолжал ехать, жизнь продолжала иронизировать над нами.

Вот и всё. Вот так вот.

Прошу в смерти моей винить законченную жизнь.
И не более.

Здравствуйте, госпожа Больная Фантазия. Я клонирую зрительное восприятие окружающего в укромные места странного-странного сознания и медленно топлю его в отвратительном презрении к происходящему. Моя фундаментальная позиция сыплется, словно старая дряхлая бетонная стена, но ведь и она была прочной.

Что скажете? Ведь вы сами искажаете падающий в мою голову луч информации, а я только жертва ваших иллюзорных капканов. Я медленно схожу с ума от того, что вы делаете со мной – бешеным псом вгрызаетесь в мой маленький спокойный мир.

Я создавал горизонты на белых листах своего воображения, а вы дождём из чернильных клякс портили его. Справедливо ли? Армия моих внутренних образов грустно наблюдает за тем, как вы тянете одну из чаш весов вниз, разрушая баланс моей духовной Вселенной. Жалкое зрелище. И будет справедливей признать, что я всё-таки стал узником вашего гестапо.

Увы.

Утро. Голова тяжёлая, картины на стенах наискось, мозг жидкостью начинает течь из ушей. Ещё вчера ты обжигал ноги об горячую плоскость асфальта, сегодня предметом лежишь на кровати. Мне кажется, ты устал. Просто устал.

Удивительно, но в этот момент за пару тысяч километров от тебя некто замкнёт плюс с минусом, и рванёт очередной трамвай или поезд. А ты здесь, в безопасности, твоей жизни сейчас, по большей степени, лишь угрожает случайное падение метеорита, но ты ведь знаешь, что это брехни сектантов и ясновидящих.

Смерть – случайная штука, которая заберёт тебя самым последним, когда ты будешь столетним дядечкой с кучей денег и весёлой жизнью за плечами. Пусти корни своих материальных мыслей и поставь жирную точку утвердительной фразой – “да будет так”. Добавить же нечего, а значит остаётся ждать.
Мы все попадём в Рай, и не нужно обременять себя благими поступками, если можно раскаяться за несколько лет до смерти.

“Диагноз человек – страшный диагноз? Зудящая гангрена на теле Природы, которой рано выдавать свидетельство о смерти” – мысль, спотыкаясь бежит к сознанию. И вот, продрав заклеенные сном веки, залив мозг обратно в черепную коробку, хочется сбежать на другую планету, шагая с балкона, или напротив – стать народным героем, обладателем чести красоваться на флагах молодых анархистов, пацифистов, фашистов, коммунистов. Их дети однажды спросят кто ты и зачем ты, но никто не сможет подсказать им.

Совсем недавно я понял одну очень важную вещь – любая крепость может в один миг стать карточным домиком. Достаточно включить воображение и понять, что это полный абсурд: Огромная каменная крепость, которой не страшны удары бушующих волн, выстрелы ужасающих катапульт и жестокие явления природных стихий, в один момент превращается в груду камней от дуновения ветра. Не менее абсурдным будет, если представить карточный домик, который сможет устоять, не смотря ни на что. Но это всё-таки жизнь. А жизнь для меня самый настоящий абсурд, именно поэтому я люблю жить.

Смерть не так страшна тем, что она забирает кого-то,
Смерть страшна тем, что она оставляет после себя.

Кажется, что наша жизнь всё сильнее становится похожа на железнодорожные станции. Поезд движется строго по расписанию, минуя все замкнутые временные петли. Человек лишь платонически поддаётся законам существующего вокруг пространства, душой он свободен. Свободен.

Мы где-то в роли локомотива мчимся к очередной станции, останавливаемся на короткий или длинный промежуток времени, записываем фрагмент в своей памяти и движемся дальше. Наша жизнь, наша история не просто заполнена частью этих фрагментов, она пронизана в каждом мгновении всем этим. Эти станции и есть наша жизнь.

Сколько бы времени не занимала стоянка на очередной станции, колёса поезда всё равно начнут стучать. Рано или поздно. Это неизбежно.

Люди слишком уязвимы. Сама жизнь взяла нас в заложники – мы находимся внутри шаблонов, которые окружены другими шаблонами. У каждого из нас есть возможность написать сценарий со своим сюжетом, но исход будет всегда один. Теория неизбежности миллионы лет раз за разом подтвердится на практике. И пусть под рёбрами, словно за тюремной решёткой будет томиться чья-то душа, ничто не сможет отнять её свободу. Ничто.

Кто нас ждёт на последней станции? И когда нас догонят те, кто позади нас?

Маскируйте маски, выходите в люди, здесь не ждут отставших.

Шестой час утра. Позади ещё одна ночь. Я не люблю чёрный, но краски каждой ночи – ещё один опиум в копилке моих пристрастий. Меня не тревожат красочные цвета стен, голоса за окном и бесконечные звонки телефона. Так проще чувствовать.
А какие у вас чувства внутри?

Земля отвернулась от Солнца, а я отвернулся от ритма, что порою рвёт меня на куски. И вправду, если темноту измеряют степенью отсутствие света, то значит боль нужно измерять степенью отсутствия счастья.
А вы счастливы?

Мне часто снятся сны, в которых я остаюсь один под эгидою стен. Я лежу на кровати и наслаждаюсь красотой темноты. Мои мысли наполнены тревогой перед погружением в копию сна. Это похоже на шприц, наполненный воздухом перед уколом в вену. Я пулей рвусь к стене и жму выключатель, чтобы заполнить комнату светом вольфрамовой лампы. Но она не загорится. Все попытки тщетны. Это словно маленькое безумие, которое оставляет огромный прожиг на ткани моего спокойствия.
Ночь в моём сне – очень тревожное время. Что-то вроде раздвоения восприятия в разных пространствах.
А какая она в ваших снах?

Жизнь — это поток закономерностей и противоречий внутри нас. Я смотрю на всё это со стороны. И знаете, порой мне кажется, что ночью чёрно-белые краски, но цветные души, а днём цветные краски, но души уже чёрно-белые.

Что значит для вас жизнь? Насколько тщательно вы анализируете этот вопрос? Задаёте ли вы его себе вообще?

Не люблю визиты в больницу. Просто не люблю. Больничная атмосфера сама по себе очень гнетущая, особенно когда ты находишься в отделении, где сами стены впитали всю безнадёжность находящихся там людей. Кто-то из них умер, а кому-то из них предстоит умереть. Шансы на исцеление невысоки, но они есть. Надежды на исцеление больше, чем шансов спастись на самом деле.
Речь пойдёт об онкологическом отделении одной из центральных больниц.

Я не стану упоминать статистику, я просто напишу свои мысли.

Всем известная фраза – «Надежда умирает последней» во многом становится роковой, когда на кону стоит человеческая жизнь. Не хочу показаться циничным, но мне кажется, что в чём-то эта фраза звучит, как приговор. Словно вокруг уже никто и ничто не может помочь, вот и стоит уповать лишь на надежду. А в таких ситуациях чаще всего приходится надеяться на чудо. Чудо очень сомнительное явление, очень призрачное и зачастую недосягаемое. О нём чаще говорят, чем оно случается, но оно есть. Оно точно есть, просто наряду с другими явлениями в этой жизни случается не с каждым. Может мы и близки по родству своему, но бытийно и духовно мы очень различны. Нас окружают другие люди, другие явления и обстоятельства. У каждого своё представление о чуде, но у больных людей чудо всегда одно.
Надежда умирает последней. Очень жаль, что так часто она умирает с последним глотком воздуха, с последним клочком мыслей, с последней минутой пребывания в этом мире. О чём думает человек в этот момент? Не могу представить. Да и стоит ли? Все мы однажды узнаем каково это, а может быть и не узнаем. Кто знает, как будет выглядеть последняя черта каждого из нас…

Один из посетителей отделения был пожилой мужчина. В его глазах томилась лёгкая робость, почти совсем незаметная, но я смог почувствовать её. Я спросил у него: «Что с вами случилось?», на что он ответил: «Я не знаю, у меня постоянные боли, я плохо хожу в туалет». Теперь я стал ощущать нарастающую дрожь в его словах. Каждый человек хочет жить, и каждый боится услышать страшный диагноз.

Все мы строим планы на будущее. Самое страшное спрашивать у смертельно-больного человека о его планах на будущее. Оно у него более призрачное, чем у здоровых людей. Как долго будет длиться их настоящее зависит лишь от чуда.

В стационаре онкологического отделения находятся очень много людей с диагнозом «рак». Но большинство из них об этом не знают, и скорее всего не узнают об этом никогда…

Очень хочется верить, что это чудо случится хотя бы у одного из них.
И вы знаете, я верю.

Отцу посвящается. Я буду тебя помнить всегда.